Телеграммы были такого содержания:
,,Под 27°7' сев. шир, и 41°37' запад, долг,, сего 12 декабря, в 1 час 17 мин. ночи, снаряд колумбиады упал в Тихий океан. Ждем инструкций.
Блемсбери, капитан «Сускеганны»
Через пять минут весь город уже знал эту новость. До шести часов вечера успели узнать и все штаты Союза, а после полуночи подводный телеграф передал ее в Европу. Разумеется, известие везде вызвало большое волнение.
Получив телеграмму, секретарь флота телеграфировал капитану приказ ожидать дальнейших распоряжений в заливе Сан-Франциско и быть готовым к выходу в море.
Члены Кембриджской обсерватории собрались на чрезвычайное собрание и с невозмутимостью, свойственной ученым корпорациям, принялись обсуждать вопрос с ученой точки зрения.
В Пушечном клубе вспыхнуло ужасное смятение. Все артиллеристы были в сборе. Когда пришла телеграмма от капитана Блемсбери, почтенный вице-президент клуба только что прочитал телеграмму Мастона и Бельфаста, извещавших, что снаряд находится в поле зрения их гигантского телескопа.
Кроме того, в телеграмме было сказано, что снаряд, задерживаемый лунным притяжением, играл теперь роль второстепенного спутника в солнечной системе.
И вдруг после этого — телеграмма капитана Блемсбери.
В Пушечном клубе тотчас же образовались две партии. Одна утверждала, что снаряд упал в океан, — значит, путешественники так или иначе возвратились; другая партия утверждала, что капитан Блемсбери ошибся, что упал не снаряд, а болид, блуждающее тело, которое задело корвет и чуть не погубило его.
Конечно, офицеры и капитан корвета могли ошибиться, потому что падающее тело летело с такой быстротой, при которой точные наблюдения были немыслимы.
Впрочем, одно говорило за них: если бы снаряд упал на Землю, то именно должен был упасть под этим 27° северной широты и, принимая в расчет протекшее время и вращательное движение Земли, около 42° западной долготы.
Но, как бы то ни было, решили единогласно, что Блемсбери-брат, Билсби и майор Эльфистон отправятся немедленно в Сан-Франциско и примут все необходимые меры для того, чтобы вытащить снаряд.
Они, ни минуты не медля, отправились. Железная дорога быстро доставила их до Сен-Луи, где они пересели в дилижанс, служивший здесь средством передвижения.
Почти в ту самую минуту, когда секретарь Кембриджской обсерватории читал телеграмму из Сан-Франциско, секретарь клуба, достойнейший Мастон, испытывал величайшее волнение, которое чуть не стоило ему жизни.
Как известно, секретарь клуба отправился тотчас после выстрела колумбиады к своему посту на Скалистые горы. Ему сопутствовал Бельфаст, директор Кембриджской обсерватории.
Прибыв на место, оба приятеля устроились как могли лучше и не отходили от своего громадного телескопа.
Читатель помнит, что колоссальная труба так была устроена, что падавшие в нее лучи претерпевали только одно отражение, и поэтому получаемые изображения были гораздо яснее, чем в телескопах других систем. Вследствие подобного устройства трубы Мастон и Бельфаст во время своих наблюдений должны были находиться в верхней части телескопа.
Они взбирались туда по винтовой лестнице, и под ними открывался металлический колодец, заканчивавшийся на глубине 90 метров зеркалом.
Ученые проводили все свое время на узкой платформе, проклиная свет дня, скрывавший от них Луну, и облака, которые упорно застилали ее ночью.
Какова же была их радость, когда, наконец, после долгих дней тщетного ожидания, в ночь на 6 декабря, они заметили снаряд, унесший их приятелей в пространство. За этой великой радостью последовало не менее великое разочарование. Чересчур положившись на первые наблюдения, они дали свою первую телеграмму, в которой утверждали, что снаряд сделался спутником Луны и обращается вокруг нее по неизменной орбите.
С этой минуты снаряд уже не показывался более, но его исчезновение легко было объяснить тем, что он проходил позади лунного диска.
Но когда снаряд, который должен был снова появиться на видимом диске, не появился, пылкий Мастон и не менее пылкий Бельфаст просто закипели от нетерпения. Они каждую минуту надеялись увидеть снаряд и не находили его!
По этому поводу не замедлили возникнуть споры и ссоры. Бельфаст утверждал, что не видно даже и признака снаряда. Мастон стоял на том, что снаряд «колет ему глаза».
— Это снаряд! — говорил Мастон.
— Нет! Это лавина, оторвавшаяся от лунной горы!
— Увидим! Увидим завтра!
— Нет, не увидим!
— Увидим!
— Нет!
В те минуты, когда подобные восклицания сыпались градом, достопочтенному Бельфасту угрожала серьезная опасность.
Подобная жизнь скоро сделалась бы невыносимой для обоих ученых, но неожиданное событие вдруг прервало все споры.
В ночь с 14-го на 15 декабря оба непримиримых друга занимались наблюдениями над лунным диском. Мастон, по своему обычаю, нападал на Бельфаста, который, со своей стороны, тоже начинал горячиться.
Секретарь клуба в сотый раз утверждал, что он заметил снаряд и даже в одном из окон его различил лицо Ардана. В жару спора запальчивый ученый размахивал железным крюком, заменявшим ему руку, что было не совсем безопасно для его собеседника.
Вдруг на платформе появился слуга Бельфаста — было 10 часов вечера — и подал телеграмму от капитана Блемсбери.
Бельфаст разорвал конверт, прочел и вскрикнул.
— Что такое? — крикнул Мастон.